Дмитрий с женой и 6-летним сыном уехали из Ирпеня на пятый день войны. Это был предпоследний день, когда выбраться из города можно было с минимальными рисками для жизни, считает молодой человек. Когда семья была уже на западе Украины, от дома, в котором они жили, практически ничего не осталось. История белорусского айтишника от наших коллег из dev.by.
Дмитрий с женой и 6-летним сыном уехали из Ирпеня на пятый день войны. Это был предпоследний день, когда выбраться из города можно было с минимальными рисками для жизни, считает молодой человек. Когда семья была уже на западе Украины, от дома, в котором они жили, практически ничего не осталось. История белорусского айтишника от наших коллег из dev.by.
Дмитрий работает в иностранной IT-компании. С женой и шестилетним сыном они переехали из Беларуси в Украину. Пять месяцев снимали дом в Ирпене и «жили долго и счастливо». Там они провели первые несколько дней войны, а потом уехали на запад Украины. «Войны мы хлебнули на 0,1 по пятибальной шкале», — говорит молодой человек.
— За пять месяцев к городу, да и к стране в целом, мы прикипели. У меня работа, у жены работа, ребенок в садик ходит — так до 24 числа и жили, — вспоминает Дмитрий. — А 24 февраля мы проснулись от звонка из Беларуси: «ребята, началась война».
Первая мысль, которая появилось тогда в голове, — надо поехать заправить машину, потому что бензин был на нуле, и заехать в магазин. Сначала было спокойно, потом громче, ещё громче. Так мы начали потихоньку различать, что именно гремит.
А дня через четыре услышали авиабомбу: сначала звук летящего вниз самолета, а потом такой «бабах», от которого забор трястись начал. Подумали: «Ого. Пора что-то делать». Это было 2 марта. Похожего опыта ни у кого из нас, конечно, не было. 3 марта услышали автоматные очереди, началась стрелянина. Но это тоже было условно далеко.
Дмитрий говорит, что самым тяжёлым в первые дни войны были эмоциональные качели.
— Сидишь в телеграм-каналах, псевдоконтролируешь ситуацию. Часто ходили с соседом курить. На день уходил в себя я, на день — жена. Кто поспокойнее — остаётся с ребёнком. Благо, на нём это никак не сказалось. Он весел и позитивен. Выстрелов он не пугался и реагировал гораздо спокойнее большинства взрослых. Бегали с ним по лестнице в бомбоубежище. Ещё ему помогал планшет с интернетом: смотрел мультики, играл.
4 марта Дмитрий с семьёй решили уезжать из Ирпеня. Сыну сказали, что это обычное путешествие. «Ребёнку что нужно? Позитив».
— Остался только один выезд через населённый пункт Стоянка. Централизованная эвакуация оказалась жутким бардаком, и мы решили не ехать в точку эвакуации, а сразу поехали на выезд. Проехали за первый день 200 километров. На следующий день попали в лютую пробку где-то между Винницей и Летичевом. Выехали часов в 9 утра, а в полпервого ночи были в Жолкве (город севернее Львова).
Говорим об отношении к беларусам в Украине.
— Когда ехали через кучу блокпостов, на одном был человек, который высказал своё недовольство. Не было понятно, как реагировать, и мы просто проглотили. Людей можно понять: они на нервах, им надо выплеснуть эмоции. Но это был единственный момент. Да, беларусские номера привлекают внимание, но не могу сказать, что вызывают негатив.
Во Львове люди умеют слушать. Когда начинаешь говорить с ними на украинском языке, даже на кривом и ломаном, все недомолвки куда-то исчезают.
Дмитрий говорит, что 4 марта оказалось предпоследним днем, когда можно было уехать «с минимальными рисками для жизни». Сейчас они с семьёй остаются в западной Украине, а от дома, который они снимали около полугода в Ирпене, почти ничего не осталось.
— Нам прислали фотки дома. Точнее, того, что от него осталось. Мы снимали квартиру в таунхаусе. Вроде бы наша часть пострадала меньше, но для жизни все равно непригодна. А у моей коллеги остался только фундамент, — рассказывает Дмитрий.
«Сейчас мы остаемся в Украине. Я не вижу смысла пока куда-то уезжать: бежать ради бежать? Здесь достаточно тихо. Я могу продолжать работать. Ждём только, чтобы разблокировали счета».
На западе Украины нет такого сильного ощущения войны. Война напоминает о себе свежими могилами на кладбище. И сирены воют. В городах, где идут бои, ситуация, конечно, совершенно другая.
Мы собираем истории беларусов из IT-сферы, которые приняли решение остаться в Украине после начала войны. Если вы не против рассказать свою, напишите нам в бот: поговорим о том, почему приняли именно такое решение, как помогаете, где работаете, удалось ли разблокировать счета и другое.
Ирпень — небольшой город в 30 километрах от Киева. В первый же день войны аэропорт неподалеку заняли российские войска и начали продвижение к столице, с тех пор в городе велись постоянные бои.
В начале марта появились снимки Reuters, на которых видно, как люди пытаются эвакуироваться через полуразрушенный мост над рекой Ирпень — это был единственный способ выбраться из города. За несколько дней до этого была подорвана железнодорожная колея.
4 марта Ирпень остался без воды, света и тепла. 6 марта ИТ-бизнесмен Микита Микадо написал о сотруднице стартапа, в который он инвестировал. Женщина с мужем и двумя детьми погибла от снаряда в Ирпене во время эвакуации. 13 марта в Ирпене был застрелен сотрудник The New York Times Брент Рено.
24 марта мэр Ирпеня Александр Маркушин сообщил, что около 80% территории города контролируется Вооруженными силами Украины и силами территориальной обороны, однако город находится под постоянными обстрелами. 25 марта Владимир Зеленский присвоил Ирпеню и еще трем городам звание «город-герой» за противостояние российской агрессии на протяжении месяца.
28 марта Александр Маркушин заявил, что город освобожден от российских войск. Через пару дней после освобождения мэр города назвал цифры погибших: 200-300 гражданских и 50 военных. 2 апреля замминистра обороны Украины Анна Маляр заявила, что в Киевской области больше нет российских войск.
