Скільки втратить Україна через масову міграцію айтішників: 3 сценарії розвитку подій 👩💻
Марія БровінськаВойна
27 июня 2022, 12:55
2022-06-27
«Утром здоровались с соседом, вечером переступали через его тело». История UI/UX дизайнера в LinkUp, который вывез семью из оккупированного Мариуполя
Бесконечные три недели 24-летний Lead UI/UX Designer компании LinkUp Studio Павел Савченко не имел связи со своими родными в Мариуполе. Их квартира, машина и бабушкин дом были уничтожены полностью, на их глазах гибли соседи, город жил без света, тепла, газа и электричества. Но Павлу удалось спасти своих родных из оккупированного города и вывезти в Украину. О том, как его семья жила в оккупированном Мариуполе под непрерывными обстрелами, как проходила фильтрацию и преодолевала «зеленые коридоры», — рассказал Павел.
Бесконечные три недели 24-летний Lead UI/UX Designer компании LinkUp Studio Павел Савченко не имел связи со своими родными в Мариуполе. Их квартира, машина и бабушкин дом были уничтожены полностью, на их глазах гибли соседи, город жил без света, тепла, газа и электричества. Но Павлу удалось спасти своих родных из оккупированного города и вывезти в Украину. О том, как его семья жила в оккупированном Мариуполе под непрерывными обстрелами, как проходила фильтрацию и преодолевала «зеленые коридоры», — рассказал Павел.
Уехал за два дня до войны
Я родом из Мариуполя, потому война для меня началась не 24 февраля, а восемь лет назад. В 2014-м мне было 18, я жил в Донецкой области и уже переживал подобный период растерянности, страха и непонимания, что делать дальше. Но тогда Мариуполь удалось отстоять и люди в нем продолжили жить более-менее нормальной жизнью. В 2016-м я поступил во Львовскую политехнику, переехал во Львов, а затем нашел работу UI/UX-дизайнера в IT-компании.
В начале февраля я приехал к родным в Мариуполь, планировал остаться на месяц. Как и по всей Украине, люди там были встревожены возможным наступлением, но эвакуироваться в большинстве своем не планировали. В какой-то момент появилась информация, что Россия начала отводить войска.
К тому же говорили, что мариупольские заводы стратегически важны даже вражеской стороне, поэтому город обстреливать не будут. Интернет был полон мемов, что Мариуполь просто обойдут.
А 16 февраля Ринат Ахметов заявил, что инвестирует $1 млрд в новый металлургический завод в Мариуполе. Все думали: «Ну, если такой человек это говорит, значит, он в курсе, что все будет хорошо». И расслабились.
20 февраля мы проснулись от таких громких взрывов, каких не слышали с 2014-го. Знакомые из ВСУ сказали, что лучше уехать из города. Я пытался убедить родных поехать со мной во Львов. Людям постарше трудно оставлять все, что они нажили в течение жизни, поэтому они отказались наотрез. Наконец 22 февраля я вернулся во Львов, а 24-го отец разбудил меня звонком и сообщил, что началось полномасштабное наступление.
В первые дни в Мариуполе было более-менее нормально: обстреливали в основном район Восточный, который ближе всего к России. Мой отец даже ходил туда взглянуть на разрушения и сам попал под обстрел, но все обошлось. На третий-четвертый день меня начало отпускать: родные выходили на связь каждый час, говорили, что у них все в порядке.
Я все равно не мог ничем помочь, так что паниковать не было смысла. Чтобы отвлечься, много работал и донейтил на армию.
Как не сойти с ума, пока родные в оккупации
Дом родителей после первых прилетов. Их квартира находится на 5 этаже
1 марта я потерял связь со всеми друзьями и родными в Мариуполе. Буквально вчера я с ними разговаривал, а теперь никакого ответа. Успокаивал себя: «окей, пройдет пару дней и связь восстановится». Так прошел день, два, неделя, потом две недели. Днем я еще держался, «накрывало» с наступлением темноты — было тяжело находиться самому в пустой квартире. Отвлекали коллеги и друзья, мы прогуливались с ними по городу и разговаривали, но вечером оставался сам, и снова становилось плохо.
В Telegram начали появляться группы по поиску родных. Я даже нашел группу дома, где жили родители, но в ней не было никакой пользы: все так же искали своих близких, и так же не могли найти о них никакой информации.
Постепенно кто-то из знакомых давал о себе знать. Казалось, что вышли на связь уже все, кроме моей семьи. Я звонил им тысячу раз: держал телефон и непрерывно набирал, надеясь, что сигнал пробьется хотя бы на мгновение. Но все зря. В эти моменты я стал очень ценить семью. Всем, с кем виделся, говорил: если есть возможность быть рядом, цените это. Война списала все мелкие конфликты и недоразумения, просто хотелось, чтобы они выжили.
Отвлекался работой. Говорил так: мы с коллегами много донейтим на ВСУ, так что если перестанем работать, будет только хуже. Через три недели почувствовал странное спокойствие. То ли подсознательно чувствовал, что с родными все хорошо, то ли начал принимать мысль, что могло произойти что-то роковое, не знаю. А потом почти в полночь услышал звонок в Телеграм. На мгновение я даже завис и не поверил своим глазам: звонила мама.
Три недели без связи
Таким стал дом родителей впоследствии после обстрелов
Со временем мои родные рассказали, что эти три недели в Мариуполе не было связи, света, воды, газа и отопления. Связь пробивалась в другом районе, но идти туда было опасно — город непрерывно обстреливали.
Прямо через наш девятиэтажный дом кафиры и украинские военные перестреливались между собой — это длилось около двух недель. В наше здание прилетало несколько раз.
В один момент семья поднялась из подвала, а в квартире уже выбиты двери и окна и упал натяжной потолок. В следующий раз наш этаж дотла выгорел.
На других фотографиях, которые я находил в сети, части дома не было. Возможно, сейчас многоэтажки нет совсем. Так же нет бабушкиного дома и нашей машины — «прилетело» в гараж, где она стояла.
Все мои родные (мама, отец, 17-летняя сестра, дедушка с бабушкой и тетя с мужем и дочерью) съехались в одно место и жили в подвале, а еду готовили на улице на костре, вместе с соседями. Дневная порция на каждого человека могла бы уместиться на половине ладони. Женщинам, мужчинам, детям выдавали все равно — все делили между собой поровну из общих запасов. В таких условиях все очень сильно похудели. А еще вся моя семья во время оккупации переболела ковидом: живя в подвалах, люди заражали друг друга. Мы до сих пор решаем проблемы с их здоровьем.
Угроза умереть была каждую секунду. Утром мои родители здоровались с соседом, а вечером уже переступали через его мертвое тело в подъезде.
Несколько раз пули пролетали прямо возле головы. Хуже всего справлялась моя 17-летняя сестра, она не выдерживала психологически и каждый день плакала. Однажды родители оставили ее в подвале и отправились готовить еду на улице.
В этот момент где-то рядом — авиаудар. Соседи выбежали из подвала и позвали: «Спуститесь, успокойте дочь, она бьется в истерике и кричит, что ее родителей убило».
Выбор между плохим и еще хуже
Фото у бабушкиного дома
Эвакуацию в Украину россияне не разрешали, поэтому выбор был между плохим вариантом и еще хуже. Либо соглашаться на эвакуацию на захваченные русскими войсками местности, либо оставаться в Мариуполе и погибнуть. Мои родные хотели выжить, так что в один из дней они собрали вещи, посадили в рюкзак собаку и 9 часов ехали в автобусе в оккупированный Новоазовск — их пообещали отвезти в местную школу.
В школу не довезли: несколько сотен человек высадили в поле, еще 7 километров нужно было пройти пешком.
На одном из блокпостов моему 80-летнему дедушке стало плохо — он потерял сознание. Тогда папа рискнул жизнью — он подошел к вражескому блокпосту и под дулом автомата попросил, чтобы их подвезли. Кафиры согласились, и сейчас я понимаю, что моим родным очень повезло, потому что в Мариуполе расстреливали людей, которые просто шли за водой или хлебом.
Фильтрация
В Новоазовске в переполненные классы и спортзалы школы ежедневно прибывало по 800 человек, но по крайней мере там была возможность наконец-то зарядить телефон и связаться с родными. Именно оттуда мама впервые за три недели смогла позвонить мне. Все эвакуированные около недели ждали фильтрации, затем их в основном отправляли в оккупированный Донецк.
Тех, кто фильтрацию не прошел, забирали, и больше их никто не видел.
Во время фильтрации людей отвозили в так называемый отдел, устраивали допрос и проверяли личные вещи, особенно телефоны. До этого момента важно удалить все мессенджеры и фотографии российской техники и разрушений. Любые картинки или сообщения, направленные на поддержку Украины, могли угрожать пленом.
Мою 17-летнюю сестру забрасывали провокационными вопросами: «Под кем (Украиной или россией), по твоему мнению, в результате останется такой-то город?», «Есть ли у тебя друзья, которые поддерживают Украину?», «Если есть — дай нам их данные». Давили психологически, и вместе с тем успокаивали: «Это останется между нами, с тобой ничего не будет». Она держалась стойко, отвечала нейтрально, на большинство вопросов говорила: «Не знаю».
Родители радовались, что я не с ними, потому что у меня было бы мало шансов пройти фильтрацию. Я коренастый, коротко бритый и имею много татуировок — словом, в глазах россиян очень похож на «азовца». Таких при фильтрации забирали в плен.
Тех, кто успешно прошел фильтрацию, в большинстве своем отправляли в оккупированный Донецк. Вернуться оттуда в Украину невозможно, поэтому люди ехали в Россию, затем через Турцию или Польшу возвращались в Украину. Для восьми человек с собакой это было бы слишком тяжело и дорого. Мой отец задумал найти бусик, чтобы вернуться в городок Мангуш. Этот поселок в Мариупольском районе, рядом с Новоазовском, там жил наш дальний родственник. Тогда эту территорию еще не успели оккупировать, и через нее можно было вернуться в Украину.
Путь в Украину
Фото у дома бабушки
Из-за стресса и тяжелой дороги у моих дедушки и бабушки начали отказывать ноги — они почти не ходили. Ссылаясь на это, отец попросил кафиров, чтобы нас выпустили в Мангуш. В конце концов, они согласились, оставалось найти, чем туда уехать.
Поговорив с разными людьми, отец нашел мужчину с бусиком на украинских номерах — ему нужны были деньги, и он согласился его продать. Запросил $7000. Я перечислил все свои сбережения, которые откладывал из зарплаты, но этого не хватало, поэтому попросил помощи у коллег.
Это был один шанс на миллион, потому что дорога через Россию и Европу стоила бы еще дороже, и была бы значительно тяжелее.
Мои коллеги откликнулись, скинулись деньгами, и отцу удалось выкупить этот бусик. Так семья очутилась в Мангуше.
Дорога во Львов была тем еще квестом, потому что ехать пришлось из-за многочисленных блокпостов, под обстрелами и по «зеленым коридорам». Расстояние, которое в мирное время можно проехать через час, они преодолевали 12 часов.
Понимая, что пожилые люди могут не пережить такой путь, семья оставила моих бабушку и дедушку в Мангуше с родственником. Сами почти две недели добирались до Львова, для меня это время длилось целую вечность.
По дороге попали под обстрел: бусик помяло ударной волной, а заднее стекло посыпалось. В Полтаве сняли хостел, чтобы немного отдохнуть — они впервые за два месяца смогли умыться в умывальнике и нормально поесть.
Момент встречи описать словами не могу: это смесь радости, печали, отчаяния и абсолютного счастья.
Начали жизнь сначала в 50+
После спасения моих родных прошло около двух месяцев. Впереди еще много бюрократических и медицинских вопросов. Им трудно приходить в себя: война обнулила все, что у них было. Моим родителям придется начинать жизнь заново в свои 50+. Они понемногу приходят в себя, но моральное состояние всех моих родных до сих пор тяжелое. Думаю, их психика сломана навсегда.
Сейчас мы живем вшестером с собакой в двухкомнатной квартире во Львове. Чтобы арендовать еще одно жилье, нужно найти работу родителям, но переселенцам с этим тяжело. Моя мама была главным бухгалтером, но новую работу пока найти не может. Отец всю жизнь работал в морском порту. Во Львове для него нет работы.
Если до войны я планировал налаживать личную жизнь, тусить, строить карьеру как любой молодой парень, то сейчас мой основной приоритет: обустроить благополучие своей семьи.
Мы как бы поменялись местами: теперь я тот самый «взрослый» человек, который должен помочь им встать на ноги в новой жизни. Такой многодетный отец. Но проблемы с жильем и работой — это все мелочи, которые можно решить. Главное, что они живы и целы.
24-летний Data Scientist из Мариуполя опубликовал свой дневник о буднях в городе в осаде и бегстве из ада. История с хеппи-эндом не без помощи LinkedIn
Корисна добірка для джунів: 30 питань на співбесіду та приклади тестових:
Спорт, семья, каннабис, мемы и финансовая подушка. Что помогает айтишникам преодолевать стрессы и вдохновляться во время войны
Война оставила отпечаток на жизни и психике каждого украинца. Срывы, депрессии, апатия, плохое настроение на навязчивые печальные мысли стали спутниками всех, кто увидел и ощутил войну. А вынужденные переезды, разлука с семьей или уединенная работа в одиночестве только усиливают эту тенденцию. Расскажите нам, как справляетесь со стрессами и плохими мыслями во время войны, какие инструменты используете, как отвлекаетесь?
Сколько потеряет Украина из-за массовой миграции айтишников: три сценария развития событий
После победы Украину могут покинуть до 118 000 айтишников — это более половины IT-индустрии, свидетельствуют расчеты Львовского IT-кластера.
Для 79% IT-сообщества полная победа Украины и возвращение территорий, включая Автономную Республику Крым и Донбасс, — основной аргумент, чтобы не упаковывать чемоданы, свидетельствует исследование IT Research Resilience. Forbes посчитал, сколько потеряет экономика страны, если айтишники будут массово выезжать.
