«Я не понимала, как мы можем выжить». QA-инженер Capgemini и мать 4 детей из Горенки о войне, работе из бомбоубежища и эвакуации

Из прошлой жизни

До начала войны я жила в волшебном пригороде Киева — селе Горенка, окруженном лесом и озерами. Мой уютный домик, со свежим ремонтом, розарием, с двориком, обустроенной детской площадкой, садовыми качелями, с кустами малины и смородины, которыми с удовольствием можно было лакомиться летом.

Я очень любила прогулки по лесу со своей собакой — довольно агрессивной немецкой овчаркой, с которой я чувствовала себя полностью защищенной от любых посягательств на мою территорию со стороны местных соискателей «что бы потянуть». У меня было три кота, которые вылавливали мне кучу мышей осенью, ловили воробьев на лету и мурлыкали в мягкой кроватке. Но самая большая ценность — мои дети.

Старший Ярослав сейчас учится в Эстонии, специализируется на кибербезопасности. Хорошо, что он был за границей на момент начала боевых действий, потому что очень рвался в терроборону, а сейчас воюет с рашей в IT-армии. Со мной были Диана (16 лет), Полина (7 лет) и Максик (3 года). С Дианой мы только что закончили 3-месячный сверхсложный марафон поступления в американские школы и университеты, и нам оставалось несколько недель до результатов, и мы ежедневно жили обсуждением наших будущих планов.

Именно Диана первой забеспокоилась, услышав о возможной рашистской агрессии. Признаюсь честно — я не верила, что раша пойдет на Киев. Я понимала, что будет обострение, я говорила, что нам, вероятно, придется принимать беженцев с востока, потому что комната Ярослава свободна, но я не думала, что война придет ко мне. Именно благодаря Диане на момент начала войны у нас был складной туристический рюкзак со всеми документами, запасом еды и теплым зимним спальником, под которым нам уютно спалось в бомбоубежище и в который мы закутывались при многочасовом переходе на польской границе.

К тому же мне было сложно передвигаться из-за сильных болей в спине. Через 2 дня меньших детей должна была забрать бабушка и должен был решаться вопрос удаления грыжи. Сейчас понимаю, что выдержала бы, нужно было ехать… Очень сожалела об этом впоследствии…

Первое утро войны

Обычно я встаю в 5 утра, но в то утро я проспала, и когда начала листать с утра Facebook, ужаснулась. Открыла окна и услышала взрывы. С ужасом поняла, что в моей машине бензина максимум на 70 км. Что делать? Ехать на заправку? Страшно, потому что взрывы. Но они далеко, Борисполь на противоположной стороне. Будить Диану? Нет, не надо, у нее только в 3 ночи закончился звонок с одной из американских школ.

Я слышу взрывы, я читала, что в таком случае передвигаться опасно, я не знаю, где бомбят, я не понимаю безопасных путей, и у меня почти пустой бак бензина. Я решила подождать немного, Диана выспится, появится больше информации, спадет очередь на заправках, будет затишье во взрывах и мы что-то решим. Я ушла работать.

Когда проснулись дети, мы начали обсуждать наши действия в случае бомбардировок. Младшие боялись лезть в подвал. Со старшей дочерью мы обустроили коридор, где работало правило двух стенок, потом дочь оклеила скотчем все окна. Мы поняли, что уехать не сможем — понимали, что остатки бензина мы сожжем в пробках еще на выезде. Я продолжила работать, дочь перебирала бомбоубежища, и мы обсуждали, куда мы можем бежать в случае опасности. Ближайшим и надежным казалось бомбоубежище в школе, где училась Полина, которая находилась в 3 км от нас. Я все еще была уверена, что нас не тронет. Ну, а чего сюда лезть, у нас частный сектор, который невыгодно бомбить и второстепенный аэропорт рядом.

Потом мы услышали самолеты. Окна дрожали. Младшие дети убегали в коридор и плакали. Мы все решили перебраться в коридор. Мы узнали, что пытаются захватить аэропорт в Гостомеле и начался бой над Мощуном. Потом мы услышали звуки взрывов. Скорее всего, это было наше ПВО, но казалось, будто к нам едет великан и земля вздрагивает от его грохотов. Стало страшно.

Мы решили уехать в хранилище. Планировали переждать воздушную тревогу и вернуться домой и ночевать в коридоре. Схватили тревожный рюкзак и быстро выбежали в чем были. Но в результате мы провели в бомбоубежище 6 ночей… Как оказалось, свет и тепло в Горенке пропали в первый же день.

Неделя в бомбоубежище

Мы были одними из первых, кто приехал в бомбоубежище. Стелили свои карематы на бетон и признали, что сидеть и лежать на них будет очень неудобно. Но пару часов можно потерпеть, решили мы. Но звуки бомбежек не стихали. Гостомель был то наш, то захвачен рашистами. Было страшно возвращаться домой, и мы остались ночевать.

Я практически не спала. Слушала звуки взрывов, казалось, что это не со мной. Горел свет. Иногда прибывали люди. Мы припадали пылью от бетона и от стен.

Наш новый сосед, Андрей, был уверен, что мы выживем: Киев или вот-вот отвоюют и все будет хорошо, или Киев захватят и дадут всем желающим уехать, потому что проукраинских настроений им не нужно. Но он все же не исключал возможности, что если на нас наткнутся рашисты, то могут просто набросать в подвал гранат, как это уже практиковалось в донецких подвалах. Или могли бы расстрелять всех или выборочно. Он обсуждал с женой, что в случае захвата школы, они бросят младшую дочь сверху на трубы, может, ее не заметят, и она выживет. У меня всегда наготове была аптечка с противоожоговыми и кровоостанавливающими средствами.

Страх и письмо из Америки

Я себя постоянно обвиняла в том, насколько я плохая мать: несмотря на все предостережения я не держала полный бак, я не сориентировалась, я не вывезла детей, и именно из-за меня мы все сейчас в смертельной опасности. Я перестала чувствовать себя личностью, чувствовала себя куском мяса, охваченным животными инстинктами. Меня пронзал липкий страх, который становился все больше под бомбардировками, которые прекращались на короткое время и начинались снова. Мой мозг постоянно рисовал картину, как я, как кто-то из моих детей, лежит в углу, накрытый с головой и видна белая рука, только недавно обнимавшая… я не понимала, как мы можем выжить. Но в то же время, когда я видела такие картины, я постоянно повторяла: мы выживем, мы обязательно должны жить, эти дети не должны погибнуть, мы найдем способ остаться в живых.

Она мечтает стать аэрокосмическим инженером, поэтому страна вступления для нас очень важна. Этот умный молодой человек не мог навсегда остаться 16-летним, я не могла этого допустить.

Первые смерти

Тем временем в Горенке уже начались первые смерти. Я помню, как меня поразила смерть молодого человека. Я не могла понять, что это произошло. Это было моим личным горем. Нашли мертвым мужчину, который выгуливал собак… Наша Горенка не была захвачена рашистами. Нам говорили о возможных диверсионных группах, которые десантируются в районе Мощуна и разбредаются по лесу. Затем начались сообщения о расстрелянных машинах. Но это было со стороны Ирпеня и Бучи, а мы же в другой стороне, у нас еще массово не стреляли. Но волонтера застрелил снайпер…

Затем бомбардировка телевышки и Бабьего Яра, гибель из-за осколочного ранения знакомого бывшей сотрудницы, которая в то время ехала эвакуироваться на вокзал. Я тоже могла ехать по той дороге. Но в то же время было много людей, которые удачно добирались до вокзала и выезжали. Я думала, что раз у них получилось, то должно получиться и у нас. Но как? Напихать полную машину детей и ехать под пули и взрывы? В бомбоубежище крепкие стены, есть чувство безопасности. А снаружи этого нет. Как я могу сознательно подвергать детей такой опасности?

Подвальный быт

Тем временем бомбоубежище все больше и больше наполнялось людьми. Они приходили из Пущи, Горенки и Мощуна. Некоторые приходили только ночевать, некоторые из хранилища практически не выходили. Потом людей, которые так же как и мы, не выходили из бомбоубежища, я узнавала по запаху немытого тела и (мысленно) обнимала. Нас было около 250 человек. Сразу определился главный хранилища — физрук школы. У нас был комендант — работник пожарной части рядом. Он отвечал за обеспечение едой и кучей административных вопросов.

Нашлись люди, получившие множество матрасов. Я договорилась через брата, чтобы можно было перевезти печенье со склада рядом. Каждый пытался чем-нибудь помочь. Забили окна в подвал и на первом этаже. Составили список медработников хранилища. Составили список необходимых препаратов и передали местным аптекам (так нам удалось получить для дочери пластинку дефицитного L-тироксина, это гормон щитовидки). Мужчины составили график и организовали круглосуточное дежурство на многих точках: были дежурные на выходе из хранилища, территории, в туалеты, следили за небом и сразу извещали при наличии дронов, чтобы никто не выходил на улицу, чтобы не было замечено скопление людей. Женщины организовали график уборки в туалетах. Каждому взрослому на запястье надели синюю или желтую ленту, чтобы замечать «своих» (я ее до сих пор не могу снять, хотя она уже давно белая).

Мы ходили в туалет на первый этаж, когда нам разрешали, ночью ни в коем случае нельзя было пользоваться фонарем. Маленький Максик не боялся в темноте ходить в туалет, он всем показывал, как у него мигают сапожки, когда он идет по лестнице.

Были люди, которые жили рядом, они днем ходили домой, потому что в Пуще было светло, они приходили с едой. В пожарной части, которой уже не существует, организовали централизованное приготовление питания 1-2 раза в день. Какими же были вкусными были несколько ложечек горячей пищи! Я с удивлением осознала, что мне достаточно половинки куска хлеба, чтобы наесться, но меньшие дети всегда хотели есть и пить.

Питьевую воду тоже организовали — мы пустые бутылки ставили у входа, их потом организованно набирали. Каждый вечер было собрание, где должен присутствовать один взрослый от каждой семьи. Там озвучивали инструкции и дополнительную информацию.

Однажды объявили, что этой ночью в 10 вечера ожидается сильная бомбардировка, все освещение полностью выключили, запретили пользоваться туалетом, проверили все выходы. Я не могла тогда уснуть. Мне казалось, что если я усну, то я упущу момент, когда нужно всех хватать и бежать. У нас была договоренность с Дианой, что я хватаю Макса, она Полину. Бомбардировка началась в 22.30. Гупало сильно — у меня все холодело от каждого взрыва. Потом затихло. Затем ближе к утру снова, но меньше. Мы были живы.

Интернет и три розетки

В бомбоубежище ловил интернет и было три розетки. Поэтому я сразу осознала, что здесь могу работать. Я единственный тестер в своей команде. Я не хотела тормозить рабочий процесс. Поняла, что пока в школе есть свет, есть интернет, я должна работать. У меня 4 детей, которых я должна обеспечивать, впереди неизвестность. Мои средства нужны волонтерам и армии. К тому же работа очень отвлекала от страшных мыслей. Создавалась иллюзия безопасности, когда ты делаешь привычные вещи.

У меня не получалось посещать все совещания, я работала только тогда, когда была возможность. Существующие три розетки сразу обросли удлинителями и переходниками, и одна розетка быстро вышла из строя.

Была одна розетка у окна, там было работать довольно опасно: когда просто хныкало, я работала спокойно дальше, когда взрывалось ближе и тряслись окна, то я на время отходила вглубь подвала и потом возвращалась снова. И таким образом мне удавалось довольно хорошо закрывать свою часть работы.

Попытка купить лекарство

На третий день в период затишья мы решили с Дианой проехать домой и в аптеку. У Дианы заболевание щитовидки, и ей все время нужно принимать гормоны. Мы уложили Максика спать и уехали. Я смотрела на дорогу, а дочь по сторонам и в лес. Потом перед нами проехала машина с нашими военными и возникло ощущение определенной защищенности. Когда мы подъезжали в аптеку, начались странные выстрелы. Мы подъехали, а люди почему-то разбегаются. Мы вышли и быстро в аптеку, и начались хлопки, и мы на полной скорости неслись в бомбоубежище.

Разнее мы узнали, что попали под минометные обстрелы. Им была разрушена аптека, дом и убиты несколько человек. Нам повезло: мы остались живы. Больше подобных попыток мы не повторяли.

Эвакуация

На седьмой день нашего пребывания в бомбоубежище прошел слух, что есть договоренность с местной теробороной о вывозе людей на вокзал. Шли поиски желающих. Мы с Дианой сразу решили — едем. Для нас это было осознание, что так у нас больше шансов остаться в живых — ребята из теробороны все время на связи с военными, они знают больше.

Когда увидели, что я еду с тремя детьми в никуда с двумя баранками в кармане, нам собрали кучу еды, которой, по моим меркам, мы бы неделю питались — у нас невероятные люди. Желающих эвакуироваться собралось около 10 человек, другие люди просто боялись. Мы сели в автобус, и он помчался по Пуще.

В нескольких километрах взрывы остались немного позади. Я впервые увидела блокпосты. Я увидела лес, весь в окопах. Мы с ужасом смотрела на изуродованные сгоревшие дома у телебашни, на противотанковые ежи, блокпосты. Я не могла поверить, что это Киев. На вокзале нам удалось сесть на поезд на Львов за час до того, как у Южного вокзала упал снаряд.

Львов и курс на Польшу

Я сразу хотела уехать за границу. Мы вырвались, мы целые, и страх гнал нас как можно дальше от опасности. Сначала мы решили как-то добраться до офиса во Львове.

Снова нам встретились замечательные люди — в три ночи нас встретил Богдан, председатель одного из департаментов, тоже отец четырех детей. В офисе мы наконец-то помылись, впервые за неделю. Моя менеджер предложила нам пожить у ее замечательных родителей. Это прекрасная львовская семья, где нас приняли как родных, где нас кормили вкуснейшей едой и забавляли моего вечно шумного Максика.

Мы переходили границу семь часов, было холодно, дети устали и плакали, но мне было спокойно от того ощущения, что мы в безопасности и как бы тяжело ни было, но тут уж точно не будут стрелять.

Сейчас мы живем в прекрасном общежитии, которое арендовала компания на три месяца. Я обнимаю детей, понимаю, что им теперь ничего не угрожает. Из моего сознания исчезла картина накрытого тела с белой ручкой. Первые несколько дней я все равно просыпалась часто ночью, снились кошмары, что мы убегаем от взрывов. Когда я попала в безопасность, я начала плакать без остановки. Мне болело от звуков взрывов, от сообщения о смерти. Я плакала от радости, когда получала известия от людей из Ирпеня, Бучи, Гостомеля, которые были в оффлайне много дней. Я понимала, что мне нужна психологическая помощь, компания нам предоставляла бесплатные консультации, и я решила воспользоваться. Со временем мне стало легче.

Дети быстро восстановились. Сначала они вжимались и напрягались от каждого громкого звука. Когда мы вышли в первый раз на прогулку и увидели вертолет, Максик закричал, что он сейчас будет стрелять, а Полина чуть не расплакалась. Диана медленнее выходила из анабиоза, ей дольше снились кошмары, мучила бессонница, сейчас она получает психологическую помощь.

Я продолжаю много работать. Раньше мой бюджет был распланирован минимум на год, но сейчас я строю финансовые планы максимум на месяц. И перечисляю, перечисляю, перечисляю средства на армию, волонтерам, закупающим дроны, волонтерам, эвакуировавшим людей из Ирпеня, местной теробороне, волонтерам, занимающимся животными. Я чувствую огромную вину перед своими животными. Мне болит, что я им сказала, что вернусь через час, но уже не вернулась. Я уговорила бывшего мужа забрать к себе в квартиру мою агрессивную овчарку, потому что я понимаю, что ее просто застрелили бы. Волонтеры оставляют корм котам. Наверное, если бы не дети, то я осталась бы в Киеве волонтерить после работы, но сейчас делаю все от меня зависящее, чтобы приблизить победу.

Я вернусь

После победы я сразу вернусь домой. Даже если дома не будет. Вернусь восстанавливать. Я хочу, чтобы мои дети росли в свободной Украине. Я вернусь к учительнице, в класс которой мы очень хотели попасть и которая учила еще моего старшего сына. Я вернусь, потому что в родной Украине альтернативная школа Китерра, в которой учится старшая дочь, и которую я знаю с момента основания — там лучшие учителя. Я вернусь к механикам, благодаря которым мой старенький «Фольксваген» всегда в идеальном состоянии. Я вернусь к лучшему в мире ветеринару из Ирпеня. Я вернусь, потому что знаю, у кого на Днепропетровщине можно купить самые красивые розы. Я вернусь к людям, которых я безгранично люблю.

Я знаю, что мой домик выстоял. Там цветут крокусы. Когда я вернусь, я куплю крокусы синего и желтого цветов

Боритесь — поборете. Это сказал Шевченко, это я слышала от Клинтона в 2000 году, стоя на Михайловской площади. Они что-то знают точно, потому мы не можем остановиться!

«Со мной была только вода и документы». История сотрудницы Pingle Game Studio, выбравшейся из Харькова, уехала в Польшу и мечтает вернуться в Украину

По теме

«Со мной была только вода и документы». История сотрудницы Pingle Game Studio, выбравшейся из Харькова, уехала в Польшу и мечтает вернуться в Украину

«Стоя у окна, увидел, как во двор заехали российские танки. Один из них нацелился на меня». ВА Astound Commerce об эвакуации из Ирпеня и жизни в войне

По теме

«Стоя у окна, увидел, как во двор заехали российские танки. Один из них нацелился на меня». ВА Astound Commerce об эвакуации из Ирпеня и жизни в войне

«Танковый снаряд рядом влетел, мина упала. Неужели мало? СЕО Satu.kz Максим Мельник о войне в Чернигове, поддержке ВСУ и выезде из ада

По теме

«Танковый снаряд рядом влетел, мина упала. Неужели мало? СЕО Satu.kz Максим Мельник о войне в Чернигове, поддержке ВСУ и выезде из ада

Читайте главные IT-новости страны в нашей телеграмме

По теме

Читайте главные IT-новости страны в нашей телеграмме